Страница 80

[Alexandr Korol]

Дедушка-волшебник: Может, а это как раз и парадоксальность и есть, потому что даже в человеке эта парадоксальность проявляется, потому что при быстром делении клеток и росте время затормаживается. А когда клетки меньше делятся и дольше делятся, время ускоряется, но это в старости. И в результате в какой-то момент он совпадает со светом, с движением света и тогда останавливается время вообще.
Александр: Хорошо, тогда у меня еще такой вопрос. Может ли это являться правильным признаком, что, предположим, если человек, как пример, вчера умер, но он этого не заметил, то один из признаков, чтобы он, допустим, сегодня это понял, что он вдруг замечает, что вроде всё то же самое, но как будто чуть-чуть изменились его родители, точнее, его восприятие людей. Это и есть этот признак, что как будто чуть-чуть всё по-другому, просто как восприятие, как будто он духовнее стал?
Дедушка-волшебник: Но это не так совсем, потому что ты перевернул само понятие. Если его перевернуть обратно, то оно в отражении так и есть, но не само по себе.
Александр: Не понял.
Дедушка-волшебник: Ну то, что ты говоришь – это если этот мир перевернуть вверх тормашками, то можно так сказать, но он не перевернут же, в данном случае он такой, какой есть. Поэтому это в отражении в твоём там, в отражении, потому что в отражении имеет такая тенденция быть. А есть так называемые зеркальные нейроны, которые отражают мир определенным образом, и человек способен это осознавать.
Александр: Хорошо, тогда другой вопрос. Вот есть мир живых, а есть мир мертвых, то есть потусторонний. А вы, получается, относитесь к миру неживых?
Дедушка-волшебник: Саша, дело в том, что я могу тебе открыть, вот я уже открывал тебе этот секрет, дело в том, что “мир мёртвых” – это библиотека, мощнейшая библиотека. Причём она настолько мощна, что мы стоим на этой библиотеке. Есть же даже картина художника, это где-то 1553 год, “Анаморфоз” называется, Ганс Гольбейн. Там стоят два таких аристократа. Один, по-моему, если я не ошибаюсь, аристократ, второй служитель, видимо, науки или алхимии, или чего-то. И там такая картина. Там череп. На самом деле дело не в черепе, а в пространстве